Ф иля Жебровская, основной акционер фармкомпании Фармак, редко дает интервью. НВ несколько лет пытался пробиться к одной из самых богатых женщин страны с состоянием $146 млн. Встретиться она согласилась лишь спустя год после того, как покинула должность гендиректора своей компании.
Сейчас Жебровская — глава наблюдательного совета Фармака. Это крупнейшее отечественное предприятие фармотрасли, доля которого на рынке достигает 6,1%, а чистая прибыль по итогам 2018 года составила 1,1 млрд грн.
У Фармака две производственные площадки — одна в Киеве, другая в Шостке, где компания открыла свое производство в 2015 году. Кроме этого, фармпредприятие владеет торговой компанией в Польше.
Сегодня в портфеле Фармака — 220 препаратов, и ежегодно он выводит на рынок около 20 новых.
Жебровская встречает НВ в собственном кабинете, находящемся в нарядном офисном здании напротив завода Фармак. Начало интервью затягивается: к главе набсовета то и дело подходят ассистенты с просьбой подписать документы.
Когда разговор все же начинается, 69‑летняя Жебровская с ходу удивляет НВ: она не только с легкостью оперирует большим количеством цифр, но и без запинки высчитывает проценты. Сказывается полувековой стаж финансиста.
Жебровская пришла работать в Фармак главным бухгалтером в 1980 году, когда предприятие было еще советским Киевским фармзаводом им. Ломоносова. Затем стала финдиректором, а в 1995 году возглавила уже реорганизованное акционерное общество.
Она рассказывает, что по‑прежнему почти каждый день бывает на работе. Однако теперь ее рабочий день укладывается в восемь часов вместо 12, как это было совсем недавно.
С вопроса об уходе Жебровской с Фармака и начинается интервью.
— Не жаль было уходить из руководства компании после стольких лет работы?
— Да, пошел 40‑й год моей работы в компании. Это большая часть моей жизни. Но я не жалею, потому что шла к этому долгие годы. Мы сделали бизнес-процессы в компании прозрачными, и сейчас от одного человека у нас мало что зависит. Большое ли это изменение? Да, большое, ведь это отход основного собственника от управления компанией. И я действительно отошла от руководства оперативной деятельностью Фармака. Я — глава наблюдательного совета и еще несколько лет останусь в этой должности. Буду заниматься стратегическим развитием: определять вектор движения Фармака и то, какую именно компанию мы строим. Но к оперативной деятельности уже не вернусь.
У нас подготовленный молодой исполнительный директор. Новая команда работает уже больше года, и я не ощущаю, что допустила ошибку.
— То есть вы довольны результатами 2018 года?
— Не могу сказать, что он у нас был архиуспешным, но вместе с тем все планы, которые у нас были, мы практически выполнили. Мне нравится, что мы закончили два длинных инновационных проекта. Это лаборатория биотехнологического синтеза, который мы запустили в эксплуатацию еще в марте 2018-го. И таблеточное производство, благодаря которому мы удвоили наши мощности в этом направлении.
Что касается текущих оперативных планов, то мы их тоже выполнили. Фармак на розничном рынке имеет долю 6,1%, а среди украинских фармпроизводителей — 18,6%. И это нас удовлетворяет. Также мы выполнили план по прибыли, она выросла на 25%, а продажи — на 20%. Если говорить об экспорте, то он не упал, но и не вырос.
— Не могу не спросить об экспорте в Российскую Федерацию. В ваших планах было нарастить долю поставок в эту страны до 18%. Сейчас, после того как РФ ввела эмбарго на продукцию Фармака, это ударило по годовым результатам?
— Знаете, готовясь к интервью с вами и к собранию акционеров, я посмотрела, что экспорт в Россию из Украины в целом уменьшился на 7%. А импорт, наоборот, увеличился на 12%. Это показатели не по фармпродукции, а в целом.
Да, Россия — агрессор, я в этом уверена. Но где здравый смысл: если мы покупаем у агрессора, то почему мы не можем ему продавать? Мы покупаем у них, развиваем их экономику, а сами сокращаем экспорт.
— В таком случае Фармак увеличил объем экспорта в другие страны?
— А как же! Мы нарастили экспорт и в страны СНГ немного, и в Европу. Но те $10 млн, которые мы потеряли [из‑за эмбарго], не так быстро компенсируются. Мы не упали в целом по экспорту, но в Россию продали меньше, чем в прошлом году на 35%.
Мы продолжаем работу над перераспределением экспорта, смотрим на Узбекистан, Молдову и другие страны. Планируем быть более активными в Европе. У нас есть программа, согласно которой 40% продукции Фармака мы должны экспортировать, чтобы чувствовать себя в безопасности. Этого планируем достичь в 2025—2027 годах. Сейчас у нас доля экспорта 26%. Есть куда расти.
В прошлом году мы начали делать шаги, чтобы выйти на американский рынок. Чтобы там работать, нам надо получить лицензию, что производство соответствует нормам FDA. Думаю, до конца года мы ее получим. И после этого начнем работать.
— В 2016 году Фармак купил дистрибьюторское предприятие в Польше, будете еще что‑то приобретать?
— Это в наших планах. Мы много ищем, смотрим. В Европе, Украине, Вьетнаме, Турции. Везде ищем. Но сегодня нет такого объекта, который мы бы захотели взять и купить. Потому что успешный бизнес никогда не продается. И в той компании, которую мы купили в Польше, нам пришлось много чего менять. Например, структуру, продажи и много чего другого.
Там мы продаем сейчас на 10 млн евро, а планировали на 25 млн евро. Есть над чем работать.
— Планирует ли Фармак в этом году запускать в производство новые лекарства?
— Да, мы начали осваивать новые для себя сегменты: психиатрию и астму. Раньше не работали в этих фармакотерапевтических группах. Эти препараты попадут на рынок только в 2021 году.
— Как вы как акционер компании — крупного игрока на фармрынке оцениваете медреформу?
— Я не буду говорить о медицинской реформе в части лечебного процесса, там есть свои специалисты. Мы будем говорить о лекарствах. Хотя уже то, что там начали наводить порядок, это позитив.
Для фармпроизводителей положительно то, что вводятся стандарты лечения, протоколы. Сегодня без них ни один врач не будет назначать лекарства. И это очень хорошо и для пациента, и для нас. Потому что для нас важны правила игры, мы знаем, чего хочет здравоохранение, чем оно лечит пациентов. А мы подстроимся под те стандарты, которые есть.
Также из позитивного: утвержден Национальный перечень лекарственных средств, их более 400. С 1 января 2018 года все учреждения охраны здоровья начали закупки в рамках этого перечня. И это тоже для фармацевтов важно: знать, что будут покупать и чем будет лечиться население Украины.
А вот то, что, к моему великому сожалению, не меняется, так это источники финансирования охраны здоровья.
— А как они могут поменяться?
— Я говорю о страховой медицине, потому что одно лишь государство не должно финансировать систему охраны здоровья. Фармак страхует здоровье своих сотрудников. И мы тратим на это 10 млн грн из своей чистой прибыли. И эти выплаты облагаются подоходным налогом с сотрудников компании.
Если бы бизнесу предложили небольшие изменения, освободив эти затраты от подоходного налога, обязали страховать своих людей, мы бы быстрее изменили подходы. И в стране заработала бы широкомасштабная страховая медицина. И не было бы так, как сейчас, когда 88% необходимых лекарств пациент покупает сам. И только 12% покрывает государство.
Мы должны это поменять, но это уже зависит от Верховной рады и Кабинета министров.
— Фармак инвестирует в Узбекистан. Почему именно в эту страну?
— Узбеки любят наши лекарства, мы занимаем третью позицию на фармацевтическом рынке этой страны. Ежегодно мы туда экспортируем продукции на $20 млн.
В Узбекистане мы локализуем некоторые госпитальные препараты. Дело в том, что в этой стране, как и в ряде других государств СНГ, если ты локальный производитель, ты получаешь преференции на тендерах. Это форма поддержки отечественного бизнеса.
Мы рассчитываем на такие преференции. Но это не значит, что мы построим там линию или производство. Это будет какое‑то партнерство. Мы собираемся на протяжении пяти лет инвестировать туда $10 млн для того, чтобы можно было локализовать препараты.
— В 2009 году на вас было совершено покушение. Вы удовлетворены расследованием этого дела?
— Оно расследовано, но не доведено до логического завершения. Потому что в этом не заинтересованы ни прокуратура, ни МВД. Основной фигурант [Виктор] Зубрицкий, который сегодня называется как организатор, сейчас скрывается.
Но он организовывал, а не заказывал. И то же самое делал на Майдане. [Зубрицкий подозревается в организации титушек]. Преступления на Майдане не расследовали, а вы хотите, чтобы расследовали покушение на меня!